Ели мы в основном молча. Баблс была права; тушеное мясо оставалось довольно безвкусным, сколько бы я его ни солила, но я слишком проголодалась, чтобы обращать на это внимание. Когда мы поели, я взяла пример с остальных и помогла убирать. Кто‐то из девушек пошел в кухню мыть и вытирать тарелки, другие протирали стулья и подметали пол. В кухне Баблс почистила кастрюли, а Лоретта вымыла плиту. Мы с Джорджией Мэй собрали весь мусор, завязали мешки и вынесли их к помойным ведрам за домом.

Когда мы всё прибрали, Баблс прошептала мне:

– Готовься. Дальше ежевечерняя молитва.

Мы все вошли в гостиную с большими окнами и балками красного дерева на потолке. Там стояли два мягких дивана, и я направилась к одному из них, но Лоретта схватила меня за руку.

– Наше место тут, – сказала она, указав на металлические складные стулья у широкого окна.

– Диван для фарфоровых, – Баблс постучала себя по ладони.

Я удивленно посмотрела на нее.

– Я так этих белых зову.

Белые девушки втиснулись на диваны, и я поняла, что Баблс имела в виду.

Вошла мать Маргарет, прижимая к груди Библию. Две девушки с животами среднего размера раздали присутствующим Библии из стопки, лежащей на столе. Нам выдали только две, так что я наклонилась к Джорджии Мэй, чтобы нам с ней хватило одной.

Мать Маргарет опустила иглу проигрывателя, и заиграла музыка. Джорджия Мэй открыла сборник гимнов, лежавший у нее под сиденьем, и показала мне нужное место. Я шевелила губами, пока другие девушки пели: «Не бойся, Я всегда с тобой, иди за мной, познаешь ты покой».

Через два куплета мать Маргарет выключила музыку и уставилась на нас.

– Простит ли меня Бог за блуд до брака? Как я могу раскаяться в своих грехах? Вот о чем вы должны себя спрашивать каждое утро, девушки.

Комната затихла. Я огляделась, чтобы понять, как будут себя вести остальные девушки, но лица у них были как каменные.

Мать Маргарет открыла свою Библию.

– Откройте Первое послание к Коринфянам, глава шесть, стих восемнадцать. Виола, прочти, пожалуйста.

Виола, девушка с голубыми глазами и темными волосами, откашлялась. «Бегайте блуда; всякий грех, какой делает человек, есть вне тела, а блудник грешит против собственного тела».

– Это про вас, девушки. Вы совершили главный грех, поддавшись искушению блуда. – Она посмотрела на нас, и я опустила глаза. Я редко ходила в церковь, так что не готова была к религиозной лекции, которая, казалось, тянулась вечность. Когда мать Маргарет пришла к выводу, что мы усвоили то, что она хотела нам сказать, нам выдали по два сахарных печенья и стакан теплого молока и отправили в кровать.

Когда свет выключили, я подтянула колени к груди и обхватила себя руками. Я была пристыжена и напугана. Во что я влипла? Это не тот приют для девушек, о котором я читала в буклете. Но это все равно лучше, чем разрушить свою жизнь. Надо просто не высовываться и пережить это все.

Глава 3

Мать-тигрица

Элинор

Элинор стояла у раковины, вытирая последнюю тарелку, оставшуюся после завтрака, и думала про свою мать. Они не разговаривали уже три недели, дольше откладывать было нельзя. Элинор твердо решила держать усыновление в секрете, но соврать матери про ребенка будет нелегко. Она напомнила себе, что это мать учила ее, как важно все держать в секрете, чтобы начать жизнь сначала. Ну и потом, тут хотя бы это их общий с Уильямом секрет.

Она поставила последнюю тарелку в шкафчик, внутренне готовясь набрать номер матери, и тут услышала, как захлопывается дверь машины. Выглянув из окна, Элинор увидела, как по подъездной дорожке идет Роуз Прайд. Не успела она взять себя в руки, как Роуз уже постучалась в окошко их задней двери.

– Доброе утро, я вас сегодня не ждала, – сказала Элинор в качестве приветствия, но Роуз, проигнорировав условности, прошла мимо нее в кухню.

В одной наманикюренной руке у Роуз была сумка-шопер, а в другой папка с бумагами. Судя по жакету-пеплуму и юбке в тон, у нее сегодня были какие‐то дела, и Элинор почувствовала, что выглядит неказисто в невнятном халате и без лифчика. Да и волосы у нее до сих пор были накручены на бигуди и убраны под тюрбан.

– Уильям уже ушел в больницу, – сказала она, надеясь, что Роуз не задержится надолго. Чайник вскипел, и она планировала поболтать с матерью за лавандовым чаем, а потом прочесть несколько глав о древних цивилизациях для курса истории.

Если Роуз и поняла, что Элинор пытается от нее избавиться, то никак не отреагировала, а поставила сумку на кухонный стол и раскрыла папку, разложив листы бумаги с диаграммами и датами.

– Так, чтобы у нас все получилось, с этого момента каждое твое движение нужно делать с умом.

– Что, простите? – изумилась Элинор. О чем это Роуз? Не могла же она иметь в виду…

– Раз ребенок должен появиться в январе, давай отсчитывать назад от этой даты.

– Уильям вам сказал?

– Конечно. Без меня вы бы не справились. – Она многозначительно посмотрела на Элинор. – Я немедленно взялась за дело. Слава богу, тебя смотрел доктор Эйвери, а наши с ним семьи дружат уже три поколения.

Она достала из сумки очки для чтения.

– Да, и очень сочувствую вашей потере. Мой Уильям был вне себя от горя. Потому‐то я и взялась за дело.

Элинор лишилась дара речи.

– Но, как обычно говорила моя мать, когда жизнь дает тебе лимоны, лучше учиться жонглировать. Именно так и поступают Прайды. Сейчас я тебе все объясню. – Она жестом пригласила Элинор сесть за кухонный стол.

Она прямо сказала Уильяму, что хочет, чтобы про усыновление никто не знал, а он все рассказал матери. А Элинор‐то думала, что они вдвоем против целого мира.

– Доктор Эйвери уверил меня, что никто из его сотрудников никому ни слова не скажет о твоем печальном пребывании в больнице. Так что у нас появляются все возможности для осуществления плана.

– Плана? – Элинор поджала пальцы ног в тапочках.

Роуз через стол пододвинула к Элинор листы бумаги, та взяла их и прочитала. Роуз составила для нее календарь выходов в свет.

– Если ребенок родится в январе, думаю, после первого октября лучше тебе нигде не показываться.

Элинор сглотнула. Прошло меньше двух суток с момента, когда они приняли решение, а Роуз уже взяла командование на себя.

– Хорошо, что я умею шить. – Роуз достала из